Бус, когда слышал эту историю, усмехался себе в усы. Свою долю в поделках смотритель мастерских продавал греческим и римским торговцам. Слава о дакийских ювелирах разошлась далеко по всем землям и достигла даже Геракловых Столбов.

Низенький, толстый начальник стоял у двери дровяного сарая и ломал голову над тем, зачем к нему пожаловал брат самого Децебала Диег, да еще в сопровождении младшего жреца бога Замолксиса из Сармизагетузы. Родич владыки первым долгом заглянул в арсенал и хорошенько осмотрел хранящееся там оружие.

– Много ли на добыче металла в Алутусе работает даков, проданных в рабство за долги или осужденных за преступления? – осведомился он.

– Об этом надо спросить управителя копей на реке, – ответил тот.

Бус сгорал от любопытства Но к чести его, умел выдерживать паузы. Диег сам разрешил все сомнения.

– Брат поручил мне найти таких людей. Я должен набрать из них с полсотни воинов. Принести очистительные жертвы, если они преступники, или внести сумму залога, если они должники. Ты, Бус, выдашь им одежду и оружие из запасов.

Смотритель мастерских недоверчиво покачал головой. Затея ему явно не понравилась.

– У меня в арсенале очень мало фалькат и панцирей. На всех хватит лишь копий и кинжалов.

Диег переглянулся со жрецом.

– Хорошо. Им большего и не надо. Остальное получат в Пороллисе. Не все же из них пойдут в пехоту. Кого направим в лучники, кого в легкую конницу.

Через три дня сорок семь человек выстроились пестрой линией во дворе внутренней бурридавской цитадели. Чисто вымытые, с аккуратно подрезанными волосами и бородами, они ничем не напоминали недавних работников речных приисков: грязных, косматых, втягивающих головы в плечи при окрике надсмотрщика.

Диег в резной римской лорике обратился к ним с речью.

– Даки! Разными путями пришли вы к цепям рабства. Но одна воля освободила вас от их позорной тяжести. Воля царя Децебала. Он – дак из даков, простил вас, виновных и невиновных, и не иначе как по наущению Замолксиса берет к себе на службу. Вы принесли искупительные жертвы Великой богине Солнца и Утренней Зари и Владыке Неба и Подземного мира. На ком была кровь – на том ее нет. Силы Тьмы оставили вас в покое. С этого часа все стоящие здесь станут воинами моей личной дружины, получат оружие и по пять статеров!

– Слава Децебалу! – грянули ошалевшие от свалившегося на них счастья новоявленные дружинники. – Слава! Слава! Слава! Слава!

Небольшой караван выступил поздней ночью. Подчиняясь приказу Буса, стража распахнула ворота Бурридавы. Закутанный до глаз, Диег ехал во главе колонны. За ним следовали десять конников, увешанных оружием. Каждый из них вел в поводу по две навьюченных лошади. Бойко, но не в ногу прошагали по пяти десятков разномастно вооруженных новонабранных воинов личной дружины царственного военачальника. Замыкали обоз покрытые рогожами телеги с припасами для людей и коней. Грубые створки со скрипом захлопнулись. Сонные охранники заложили кленовый брус за скобы запора.

Старый карп бессильно опустился на дубовый чурбак у ворот. Перед его глазами все еще стояла вечерняя сцена. После ужина брат Децебала достал болтавшийся у него на шее перстень с царской печатью.

– Слушай приказ, Бус! Сегодня ночью мои люди упакуют все имеющиеся у тебя изделия из золота и серебра и отправят в Сармизагетузу!

Начальника прошиб холодный пот.

– Но их очень много... И потом, какие люди? Те каторжники, которых могучий Диег набрал на Алутусе?

– Со мной пришли десять моих воинов. Я не настолько глуп, чтобы доверять первому встречному сброду. Что касается количества драгоценностей, то можешь не беспокоиться: я думаю, десяти-пятнадцати грузовых лошадей будет достаточно.

– Да, но ведь взятые тобою ублюдки будут сопровождать золото до самой столицы. Это же опасно, Великий Кабиры! Да это не просто опасно! Это неразумно наконец!

– А что, ты собираешься известить их о том, что они повезут богатство Децебала? Или, может, думаешь, что я сделаю такую дурость? Делай, как тебе велят, и держи язык за зубами!

Может быть, хранитель сокровищ и поспорил бы еще для очистки совести, но странное дело – пугало присутствие жреца. Молчаливый, с недобрым прищуром, священнослужитель внушал беспокойство и страх. «Кто он? Зачем здесь? И что вообще делает возле блистательного полководца?» – эти вопросы неоднократно задавал себе комендант Бурридавы за те несколько дней, что гостили в городе высокие лица.

...Факелы освещали подземелье чадными огнями. В их свете рослые сноровистые воины ссыпали в мешки ювелирные изделия и, проложив соломой, вьючили на откормленных перед дальней дорогой коней. До того часа, пока он не понадобился, Бус просидел в своих покоях. В ушах его стоял жадный, забивающий рассудок звон золота.

Потаисса осталась далеко позади. Почти три с половиной недели отряд Диега шел на север малохоженными дикими местами. В попадавшихся по пути селениях патакензиев останавливались только, чтобы подкормить животных и передохнуть самим. Первые две недели требовательный военачальник замучил бывших рабов военными упражнениями. Разбив их на десятки, приставил к каждой группе по одному бывалому всаднику из десяти, заставил научиться ходить в ногу. Перестраиваться, сдваивать и страивать ряды. На ходу и на месте. К концу второй недели вчерашние землекопы превратились пусть в не совсем вышколенных, но старательных, подчиняющихся командам солдат.

Чистка оружия и проверка состояния одежды и обуви проводились ежедневно. Диег сам осматривал подметки сандалий. Работать приходилось помногу. Чистили лошадей. Для телег рубили просеки. Через горные речушки перебрасывали не меньше десятка жердевых мостиков. Когда подошли к верховьям Муреша, для переправы понадобились уже не жерди – целые деревья. Повозки оставили на левом берегу. Высокие, поросшие густым лесом вершины Восточных Карпат поднимались теперь со всех сторон. Проводник – старый охотник патакензий, вел караван звериными тропами. Порой идти можно было только гуськом, соблюдая известную дистанцию между людьми и тяглом.

Перевалив безымянную с проплешинами гору, путешественники вышли на маленькое плато, обрамленное меловыми и песчаными скалами со множеством трещин и пещер. В этом месте Диег приказал остановиться. Обученные за месяц воины быстро разбили маленький лагерь. Сняли с измученных коней поклажу. Расставили караулы, хотя самим было непонятно, от кого и зачем оберегать себя в этих диких и непреступных краях.

Брат Децебала и старик охотник ушли вперед. Остальные принялись приводить в порядок кинжалы и копья, чинить платье, сбрую и скоблить лошадей. Четверо поваров установили два котла, бросили в них разрубленную на половины тушу косули. Налили воды из козьих бурдюков. В воздухе поплыл аромат варящегося мяса. Жрец Замолксиса с похудевшим осунувшимся лицом сидел возле костра, отрешенно глядя в огонь. Дежурные даки не обращали на него внимания. Крошили сухую морковь, замачивали пшено. Что-то бормоча себе под нос, священнослужитель выпростал из-под полы рваного кафтана костлявые руки. Медленным взором обвел окружающих. Все были заняты делами. Слуга богов плавным незаметным движением, по очереди, бросил щепотку серого, похожего на золу порошка в пенистое клокочущее варево. Повар ополоснул пальцы, чуть дотронулся до плеча сидящего ладонью, прося посторониться, и начал помешивать похлебку деревянной поварешкой.

Диег с проводником вернулись, когда все поели. Полководец торопился. Не терпящим возражений голосом он приказал разобрать мешки и следовать за собой. Ноша была тяжелой. Пыхтя и отдуваясь, дружинники тащили кладь вверх по склону. За маленьким гребнистым выступом пряталась незаметная пещера с очень узким входом. По приказу военачальника воины сложили тюки у ее задней стенки и забросали отверстие глыбами песчаника, горстями песка и ползучими стеблями ежевики. В таком же быстром темпе спустились обратно на стоянку и, подгоняемые окриками, выплеснули остатки еды, собрали вещи и двинулись в обратный путь. Шагалось легко. Многие из бывших рабов понимающе переглядывались. Новое место для ночлега выбрали у подножия памятного плоскогорья на берегу ручейка с хрустальной прозрачности водой. Командир отряда сильно нервничал. Охранники, сидя возле гудящих костров, переговаривались пониженными до шепота голосами. Жрец, наблюдавший за поведением руководителя, пристально на него посмотрел и успокоительно коснулся бедра. Старый патакензий безмятежно спал, подложив под щеку видавший виды кожаный горит с роговым луком и тростниковыми стрелами. Многие даки, запихав в угли сырые трухлявые коряги, чтобы скорее разжечь огонь утром, укладывались вокруг, следуя примеру проводника. Через час бодрствовал лишь Диег, жрец и пять часовых по периметру поляны. Вдруг... Один из караульных выронил пику и зашатался. Глаза его вылезли из орбит. На губах выступила обильная пена. Он широко разевал рот, пытаясь что-то сказать, но кошмарные боли в животе не давали ему возможности сделать это. С глухим утробным мяуканьем несчастный повалился на землю, засучил ногами и испустил дух. Четверо других, забыв обо всем, сбежались к товарищу, бесполезно тормошили бездыханное тело. Неожиданно для них самих, охранники почувствовали такую же боль, жидкая слюна заполнила их рты, и, визжа и катаясь, они умерли той же смертью, что и напарник. Весь лагерь наполнился стонами и криками отчаяния. Некоторым «повезло» – они отправились в иной мир, так и не проснувшись. Зрелище потрясло. Родич царя, закрыв уши ладонями, уткнулся в свой плащ, дабы ничего не видеть и не слышать. Провожатый, забыв про сон, с ужасом оглядывался вокруг. Уголки рта священнослужителя искривила жестокая усмешка. Он вытянул из-за пояса узкий храмовый кинжал и пошел среди корчившихся людей, вонзая милосердное лезвие в сердца.