6

Дождь лил как из ведра. Преторианцы наружной охраны дворца, нахлобучив шлемы пониже и закутавшись плотными суконными плащами, следили за потоками воды, низвергавшимися по углам черепичной кровли. Все было непонятно в этот вечер. Центурионы рычали и огрызались, как звери. Да что там центурионы? Все три трибуна преторианских когорт, и те лично обходили посты. Приказ по караулам был дан столько же ясный, сколько и загадочный: «Во внутренние покои пропускать всех, кто предъявит пропуск с императорской печатью. Не требовать показать лицо, если оно будет закрыто. Из здания никого не выпускать. Под страхом строжайшего наказания. Соблюдать полное молчание об увиденном!»

– Лициний! Ты стражу на этих дверях восемь лет стоишь. Бывало ли раньше что-нибудь подобное? – молодой легионер встряхнул головой, разбрызгивая тяжелые капли.

– Бывало, воробышек. При покойном Домициане, когда к нему шлюх из театра по ночам таскали, тройной караул выставляли. Пароли – отзывы. Умереть со смеху можно было. Сам префект наш Корнелий Фуск, которого потом даки прирезали, пьяный в доску из этого вертепа выходил и начинал стражу досматривать. За эти «проституткины дежурства», как мы их между собой называли, нам потом отличия давали. Валерий Прокул свое наручное украшение в одну такую ночь получил. Правда, и другое бывало...

– Какое, Лициний? – юный преторианец от любопытства даже приспустил край накидки, выставив горящее розовое ухо.

Его старый напарник осторожно огляделся по сторонам. Качнул тяжелым квадратным щитом.

– Когда трупы отравленных или обезглавленных по высочайшему повелению из дворца вытаскивали, так вся третья когорта от Палатина до Свиного моста выстраивалась.

– А зачем?

– Этого уже я не знаю. Мое дело стоять и молчать. Ч-ш-ш! Идут!

Сквозь пелену дождя приближались две фигуры в запахнутых плащах с накинутыми капюшонами. Поравнявшись с гвардейцами, подошедшие разом выпростали руки из-под одеяний и показали небольшие квадратные кусочки кожи с проставленной печатью цезаря. На безымянных пальцах обоих гостей тускло блеснули массивные сенаторские перстни. Преторианцы безмолвно распахнули двери.

– Ты видел, Лициний? У того, что повыше, кисти черные. Клянусь Юпитером Всеблагим – это мавр!

– Молчи, сопляк! Ты ничего не видел!

Минут пятнадцать спустя подошел еще один человек. Он нетерпеливо предъявил пропуск и, на ходу распуская шнуровку насквозь мокрого плаща, прошел в вестибюль. Вдали послышались чеканные лязгающие металлическими подковками шаги. Шла смена. Лициний не удержался от замечания.

– Готов поклясться чем угодно, но все трое не из Рима. Ты обратил внимание на обувь? Таких сапог сейчас в городе не носят. С тех пор как в октябре Диокл выиграл заезд, в моду вошли наезднические. А у этих трех – низкие, на прочной шнуровке и пластинки на лодыжке. Такие носят в Британии или на рейнской и дунайской границах.

– И как ты все замечаешь, Лициний?

– Поживи с мое, воробышек, и не тому научишься. А теперь стой смирно, центурион с нарядом на подходе.

Он вынул из стоящего подле алтаря садка жирного годовалого кролика и, придерживая за загривок, усадил животное на мраморный парапет. Кролик свесил одно ухо и начал обнюхивать краешек резного бордюра, мелко подрагивая красноватым носом и поглядывая с высоты вниз, на пол.

Он чувствовал на себе взгляды и знал, что в этот момент недопустима никакая оплошность. В высоком сводчатом таблине Нервы громко, отдаваясь под потолком, зазвучали слова молитвы, посвященной Юпитеру, Марсу-Мстителю, Янусу и Консу. Император вытащил из черепаховых ножен широкий самнитский кинжал и, прижав грызуна мощной дланью к алтарю, одним махом отсек ему голову. Подхватил дергающуюся тушку, и кровь хлынула на угли. Появился удушливый запах. Но вентиляция в стенах вокруг алтаря была настолько хороша, что чад моментально улетучивался. Мертвый кролик полетел в заранее подставленную корзину. На огонь были положены пшеничные зерна, шарики аравийского нарда. И наконец, нараспев произнося слова обращения, Цезарь плеснул прямо в жар густого красного вина сорокалетней выдержки. Языки огня взметнулись вверх. Жертвоприношение закончилось.

Траян приблизился к столу и сделал знак всем присутствующим сесть. Песочные часы, вделанные в подставку, за которой стоял бронзовый бюст Божественного Нервы, показывали – одиннадцать часов вечера.

На этот раз на совещании императора из членов Совета принцепса присутствовали только люди, имеющие отношение к армии. Гай Луций Лициний Сура, Квинт Публий Глитий Агрикола, Гай Миниций Итал, Авидий Нигрин, Публий Элий Адриан. Среди сидящих в креслах полукругом сподвижников цезаря загорелостью лиц и побитостью рук выделялись трое. Начальник отдельного отряда галльской и мавретанской конницы нумидиец Лузий Квиент, командующий легионами рейнского лимеса Авл Корнелий Пальма и командующий Мезийским Флавиевым Флотом Гай Аттий Непот. Отдельно помещались двое. Наместник Нижней Мезии Марк Лаберий Максим и бывший при Домициане консулом Теттий Юлиан. Из всех присутствующих только они были одеты в шерстяные зимние тоги, остальные пришли в туниках и плащах дорожного типа.

– Итак, почтенные гости, – начал Траян без приветствий и предисловий, – я собрал вас затем, чтобы заявить: весной следующего года империя вступит в войну с даками. Для меня, как и для каждого из вас, ясно одно – положение, сложившееся на границе с царством Децебала, в том виде, в котором оно существует, долго продолжаться не может. По донесениям нашей разведки из Варварской Дакии стало известно, что варвары готовятся к войне. Децебал заключил договоры с вождями сарматов, роксоланов и бастарнов. В Верхней Скифии его поддерживают карпы. Но и это не все. Планы дакийского царя гораздо шире. За истекшие два года он дважды посылал людей ко двору парфянского царя. Последние же известия еще тревожнее. Децебал и Пакор одновременно направили послов к боспорскому царю Юлию Савромату. Ни для кого не секрет, что Децебал тайком строит суда для овладения западным побережьем Понта. Я спрашиваю вас, сиятельные мужи, что будет делать сенат и народ римский, когда в ближайшем будущем столкнется с могущественным союзом варваров и парфян на своих восточных границах? Какими эпитетами наградит императора и его людей у кормила власти, прозевавших такую опасность? Ответ вам хорошо известен! Ваше мнение?

Ответ написан на лицах присутствующих. В желваках под скулами, решительных линиях ртов читается только одно слово...

Траян поудобнее устраивается в своем кресле из золота и слоновой кости.

– Итак, война! Теперь обговорим ее детали. Что скажет нам почтенный Теттий Юлиан, сиятельный муж, которому Империя обязана победами в последней дакийской войне?

Поднимается Теттий Юлиан. Глаза шестидесятилетнего полководца устремлены в одну точку. Образы десятилетней давности плывут перед его мысленным взором.

– Я полагаю, императору необходимо услышать только одно – каким образом побыстрее и с минимальными потерями выиграть войну с Децебалом? Отвечу так. В столкновении с даками рассчитывать на легкость не приходится. Гористая, поросшая лесом местность затрудняет действия больших масс пехоты и конницы, что во все времена являлось решающим при ведении войны римлянами. Все боевые действия будут сводиться к стычкам небольших отрядов численностью от трех до пяти когорт. Причем, говорить о тылах, фронте и флангах не придется. Нападений следует ожидать отовсюду и порой одновременно. Даки – отличные бойцы пешего строя. Их серповидные мечи способны вносить огромные опустошения в наши порядки. Даки никогда не отступают, они отходят. Огрызаясь и отбиваясь. Конница Децебала состоит из собственно даков и союзных им сарматов и бастарнов. Конные даки в бою не стойки. Вооружены легко. Небольшими луками, мечами и щитами. Сарматская конница вооружена длинными до пят чешуйчатыми панцирями, длинными копьями и мечами. Атаки ее во фронт расстроенного метательными снарядами неприятеля заканчиваются обычно полным разгромом последнего. Ей можно противостоять лишь плотным построением манипулов и когорт и залпами баллист и скорпионов. Впрочем, я говорю о войне, подобно которой вел сам. У меня же под началом было пять полных легионов и вспомогательные когорты. Чего для полной победы над Децебалом недостаточно. А в нынешних условиях, когда у царя даков появились отряды, обученные римскому строю, пять легионов – это армия поражения, а не победы. Теперь о направлениях движения войск. Печальный опыт Корнелия Фуска, попавшего в засаду с двумя легионами на реке Алугус, ясно говорит нам – этот путь непригоден! Направление же, выбранное мною: из Ледераты, через Дунай вдоль течения Караша на Тибуск, Берзовию, Тапэ и, наконец, на Сармизагетузу – ведет к разгрому врага и скорейшему занятию его столицы. К тому же действующая армия все время держит под угрозой тыл и левый фланг дунайского и рейнского лимесов. А это в условиях негласной поддержки Децебала германцами немаловажно!