– Светлый легат, в столице бунт! Варвары напали на манипулы в кварталах, освободили и вооружили пленных даков. Связь между когортами прервана! Волузий велел запереть ворота. Ко дворцу прорвалась только восьмая когорта и часть всадников 1-й алы римских граждан!

– К ларвам и лемурам подлого Децебала! – выругался командир XIII Сдвоенного. – Волузия ко мне. Построить центурии на площадке! Приготовиться к вылазке. Нам нельзя сидеть в цитадели. Это мышеловка! Живей!

С высоты башни легат видел снующие туда-сюда фигурки в меховых куртках и отступающих в беспорядке, разрозненных солдат гарнизона. В нескольких местах вспыхнули огни. Повалил черный клубящийся дым. Загорелись недавно отстроенные дома римлян. Легат скрипнул зубами. Его дом тоже не избегнул злой участи. Вдруг низко провыли медные гетские трубы. В выломанные городские ворота густо начали протискиваться блистающие оружием отряды.

– Вот и их главные силы! – процедил стоявший рядом трибун Волузий.

– Если мы сейчас не покинем крепость и не постараемся пробиться на Мисиа к V Македонскому, нам конец! – начальник бегом бросился вниз к ожидающим в нетерпении рядам легионеров.

... В подземелье было темно. Пахло затхлостью и мышами. От пустых дубовых бочек с винными осадками исходил такой одуряющий запах, что подкатывала рвота. Четверо связанных сирийцев лежали, прижавшись друг к другу. Так теплее. Рты христиан запеклись от жажды. У Трифона болело сломанное ребро. Разговаривать не хотелось. Берегли силы.

– Слышишь... – разлепил губы Мазай, – наверху шум.

– Нет. Это мыши.

– И мыши, и шум...

– Может, идут за нами, – высказал соображение Асклепиодор.

Отчетливо доносился топот, но к нему примешивались необычные скребущиеся звуки. Сирийцы испуганно повернулись в дальний конец склада. Скрежет и возня становились громче и настойчивее.

– Христос, боже праведный, не оставь своих почитателей, – забормотали объятые ужасом преступники.

Трифона осенило:

– Братья, Христос явился, чтобы спасти нас! Кирие элейсон! [187] Аллилуйя!

– Кирие элейсон! Аллилуйя! – нараспев зачарованно принялись читать ободренные христиане.

Большущий пласт глины внезапно отвалился от стены. Обнажились сырые доски двери. Из дыр торчали три лома. Дверь распахнулась. И... не Христос, а царь даков во главе вооруженных до зубов гвардейцев-патакензиев предстал перед пораженными сирийцами.

– План! Быстрее! Ломайте выходные запоры! Не ждите остальных!

Боевые топоры с треском обрушились на бронзовые скрепы замков и балки рам. Ворота в подвал широко открылись. Охрана сбежала, торопясь известить легата о появлении варваров с тыла. Пробегавшие воины остановились над связанными конниками.

– А это еще кто?

– За хорошее римляне своих не наказывают! Или плохо грабили, или чересчур хорошо. Смерть собакам! Римлянин, он и есть римлянин!

Не утруждая себя разбором вины лежавших, даки заработали фалькатами. По-разному принимают смерть мученики.

... Две когорты XIII Сдвоенного легиона вместе с командиром устремились на прорыв. Легионеры, составленные в плотную одноэтажную «черепаху», длинной змеей с боем протискивались по главной улице Сармизагетузы. Даки кидались на строй римлян и падали, пронзенные копьями и сбитые метательными пилумами. Но перед самым выходом «черепаха» увязла. В проеме ворот столпилось несметное число варваров. Стрелы густым роем летели в щели между щитами. То один, то другой гастат валился под ноги товарищей. Ветераны впереди без устали работали мечами, пробивали кровавый путь. Трудно сказать, чем бы кончилось начавшееся сражение, но когорты спасла именно сирийская ала Филлипа. Азиатские конники совершенно неожиданно ударили дакам в спину. К месту схватки подоспели оправившиеся от шока и выстроенные в боевой порядок три когорты, расквартированные в поселках под городом. Даки возле воротной башни дрогнули и расступились. Истекающая кровью «черепаха» буквально выбежала из грозившего ей полным уничтожением города. Децебал, не желая мириться с выходом римлян из Сармизагетузы, предпринимал одну атаку за другой. Регебал, посланный царем вдогонку, отчаянными налетами пытался расстроить передовые шеренги манипулов. Перестраиваясь на ходу, XIII Сдвоенный пятился, устилая заснеженное поле трупами. Своими и вражескими. В двух милях от стен к линиям легиона пристроились еще две когорты и 2-я ала римских граждан. Легат сделал невозможное. Потеряв две тысячи воинов, он сумел вывести основные силы из-под удара и, дождавшись в строю темноты, скорым маршем ушел под Мисиа. На плечах отступающих римлян висели конница Регебала и самые выносливые пехотинцы-костобоки, нашедшие в себе силы поспешать за лошадьми. Сармизагетуза – столица дакийского царства, краса и гордость молодого государства – была освобождена. Даки зажгли на перекрестках и площадях костры и танцевали вокруг них пляски радости. Мукапиус положил под нож всех пленных римлян. Жрец принес богам небывалые жертвы. Децебал в царской диадеме и золотом поясе Буребисты торжествующе оглядывал прыгающих с фалькатами в руках патакензиев и костобоков и прикидывал на глаз число вражеских трупов, там и сям в беспорядке лежащих на улицах. «Когда тебе, Траян, доложат о происшедшем сегодня, ты вспомнишь день подписания договора. На том самом месте, где я приложил печать к тексту дакийского позора, я велю сложить головы всех твоих солдат, убитых свободными даками. Свободными! Ты слышишь, надменный римлянин?! Ибо даки скорее умрут, чем оставят родину на поругание! Придет день, и я положу на вершину пирамиды черепов и твою голову. Я оставлю на ней петушиный шлем с красными перьями, чтобы все знали – так закончит любой, кто покусится впредь на нашу независимость и самую жизнь!»

Скориб стоял во дворе родного дома и грубыми ладонями гладил столбы, подпирающие крышу. Из глаз строителя текли слезы. В соседнем дворе седой сын покойной Мерсы высыпал на пепелище сожженного матерью жилища горсть взятой когда-то земли и, стоя на коленях, тянул сквозь зубы заунывную песню. Неожиданно лицо седого юноши исказилось.

– Мать! – крикнул он, раздирая легкие. – Мать! Смотри, твой сын отомстил римлянам за наш город! Смотри, сколько римских собак валяется по его улицам! Клянусь Замолксисом, все они будут твоими слугами на небесных просторах.

Скориб подошел к соседу и взял его за плечи:

– Пойдем ко мне, Битус...

По всей Сармизагетузе слышались ликующие крики. Из переулка выехала нагруженная вещами телега. Лошадьми правил старший сын Скориба, Мукапор. Дриантилла сидела сбоку, придерживала скарб. А рядом устало шел тот, в честь кого она назвала своего первенца. Сервилий-Мукапор сжимал фалькату и опирался на плечо второго брата – Сирма. Бывший агент Цезерниев, давний друг детства Скориба, был ранен в ногу. Силач Денци тащил мешок с вещами товарища. Они приблизились. Строитель с небывалой нежностью оглядел всех и, широко распахнув калитку, хрипло пригласил:

– Входите, даки...

3

Сусаг ускоренным маршем вел пехотный корпус даков и карпов вниз по течению Сцерны [188] . Котизон с головным конным отрядом двигался далеко впереди. Придерживаясь заранее намеченного плана, полководцы Децебала разделили силы на три части. Две, меньшие по численности, осаждали города и римские кастры на западе в районе Тапэ и Тибуска и на юге по берегам Алутуса. Третья шла атаковать предмостные укрепления римлян возле Железных ворот, захватить и разрушить мост насколько представится возможным.

Обстановка складывалась на редкость удачно для дакийского царя. В короткий срок ему удалось, используя внезапность и зимние холода, вернуть большую часть занятой противником территории и освободить наиболее крупные города. Исключение составили, пожалуй, только Тибуск и крепости, выстроенные римлянами на Алутусе. На востоке одновременно с началом борьбы даков выступили сарматы. Огромными конными массами они обрушились на легионы «Траянова вала». Адриан с большим трудом сдерживал их натиск. Казалось, вся Дакия по мановению невидимой руки вспыхнула пламенем праведного гнева. Врагам не было пощады. Гарнизоны кастр изнемогали в осаде, полевые когорты, отбивая свирепые натиски ободренных успехами варваров, отступали к лагерям по Карашу, в Транстиерну и Дробету. За 14 дней до февральских календ (19 января) 105 года части Сусага подошли к мосту. Военачальник дал утомленным маршем войскам полные сутки отдыха. На вечернем совещании Сусаг, Ратибор и Котизон постановили наступать на предмостный лимес с трех сторон. Карпы обойдут кастеллы слева, ступят на лед реки и ударят с фланга в тыл. Котизон – справа. Сусаг поведет своих на приступ в лоб. Морозной ночью третьего дня отряды лаков и союзников, прикрыв одежду и оружие кусками белого холста, начали выдвигаться из леса и стягиваться в штурмовые кулаки. Воины несли на себе длинные лестницы, абордажные кошки и глиняные сосуды с нефтью, серой и человеческим жиром. Пять сотен шагов, три, две. Ноги натыкались на засыпанные снегом пни срубленных деревьев. Показались заиндевевшие земляные валы, каменные башни и бревна частокола между ними. Со змеиным свистом полезли из ножен фалькаты, затрещали тысячи стрел, извлекаемые из колчанов. Облака морозного тумана поднялись над все прибывавшей и прибывавшей массой дакийской армии. Сусаг поднял меч над головой. Он медлил опускать его, прикидывая, как далеко зашли в этот момент группы Ратибора и Котизона. На мгновение все замерло.